Для нас было важно не допустить войны и раскола в обществе, мы предложили принять так называемый «нулевой вариант». Чтобы Верховный совет отменил свое постановление по импичменту Бориса Николаевича, а тот, в свою очередь, – свой указ о роспуске Верховного совета. Патриарх Алексий Второй в своем послании к президенту и Верховному совету тоже об этом просил. На основании этого общего решения мы стали готовить почву для переговоров.
Но конфликт зашел слишком далеко. В Москву уже пригнали массу военной техники, 3 октября я сидел в кабинете командующего одного из родов войск, видел эту армаду. Когда в одном месте концентрируется столько вооружения, становится понятно, что столкновение практически неизбежно, хотя надежда мирно решить вопрос еще оставалась.
Мы обзвонили всех членов Совета, назначили на утро 4 октября встречу в здании Конституционного суда. А ночью произошло столкновение в Останкино, утром пошла пальба у Белого дома. Мы с Русланом Аушевым, президентом Ингушетии, Героем Советского Союза, созвонились и приехали к Зорькину – у него был включен телевизор, в прямом эфире показывали перестрелку. Тогда мы с Аушевым решили ехать к Белому дому в качестве парламентеров, чтобы остановить кровопролитие.
На моем «Линкольне», с белым флагом, сделанным из занавески из кабинета Зорькина, мы доехали до здания Верховного Совета, еще с нами был священнослужитель.
Вокруг – стрельба. Сообщили по рации обеим сторонам, что приехали парламентеры, на время выстрелы прекратились. Но как только мы с Аушевым зашли в двадцатый подъезд – стрельба вновь возобновилась. 
Мы с Русланом Аушевым пошли на переговоры в Белый дом, договорившись, что стрелять не будут, но, когда мы зашли в кабинет Хасбулатова, в окно влетели две пули. Прямо у Белого дома, у входа, мы увидели первые трупы. Это танк промахнулся, накрыл коммерческий киоск, возле которого стояла семья. Убило всех четверых, и ребенка тоже. Трупы не убирались.
Было ли мне страшно? Не могу однозначно ответить. Там в Белом доме, чтобы спрятаться от пуль, нужно было не просто пригнуться, а лежать на полу – вот мы все и лежали. Передвигались ползком или короткими перебежками. Очень много раненых, были и убитые. Переступая через тела, мы с Аушевым стали подниматься наверх, к Руцкому и Хасбулатову.
Нет, все же я морально был готов к тому, что увижу. Я же в армии служил, во время афганских событий написал заявление, чтобы меня туда послали, но – не послали. И в столкновениях я участвовал, точнее, в разведении враждующих сторон – во время конфликта между осетинами и ингушами...
Потом по радиотелефону мы связались с Олегом Лобовым – секретарем Совета безопасности. Я сказал: «Мы здесь с Русланом Аушевым, дайте команду прекратить огонь». Рассказал, что много женщин и детей. В блокаде же оказались не только депутаты, но и обслуживающий персонал. Дети носили им из дома еду, их пропускали, а потом те, кто остался, уже не могли выйти.
Я попросил Лобова: «Остановите стрельбу, мы выведем женщин и детей». Стрельбу прекратили, и мы человек сто или даже больше вывели. Потом сами вышли. Здание уже горело. Руслан говорит: «Быстрее, быстрее!», мы рванули к машине. Только сели – ее тут же обстреляли, девять пробоин я потом насчитал. Никого не задело.
Думаю, что все, что можно было сделать в той ситуации, я сделал. И если меня спросят, как бы я поступил сейчас, отвечу: так же. Только не дай Бог, не приведи Господи, чтобы Россия вновь оказалась на пороге гражданской войны.