Но сам Каддафи, явно того не желая, стал одним из символов ушедшего столетия, возбуждая в людях все возможные чувства, кроме равнодушия. «Я – одинокий бедуин, у которого нет даже свидетельства о рождении», – так говорил он о себе. В каком-то смысле ему повезло – он не успел увидеть, как стирается с мировой карты страна, процветанию которой он посвятил жизнь.
Я виделся с ним за несколько месяцев до его трагической гибели.  По приглашению Шахматной федерации Ливии и Национального олимпийского комитета я прибыл в страну 11 июня 2011 года, визит продолжался два дня. За это время я договорился, что с 1 октября в Ливии начнет работать наш проект «Шахматы в школах». Состоялась встреча с Каддафи. Он был расстроен, опечален из-за гибели родственников. Спрашивал: «За что бомбят?», – ведь много мирных жителей погибло во время бомбежек. 
Стали играть в шахматы. Он заметил, что уже устал повторять, что нужно садиться за стол переговоров, что пора прекратить бомбардировки, в которых гибнут люди. И он был готов договариваться с НАТО. Он заявил: «Россия воевала в Чечне в 1994 году, и, если бы НАТО признала независимость Чечни и правительство во главе с Ельциным нелегитимными, небо над Москвой стало бы «беспилотной зоной», и заморозили бы все российские счета – это нормально было бы?».
Он подчеркнул: «Это же внутреннее дело наше, я готов провести выборы, договориться…». Я понял, что у него было очень большое желание вести переговоры, а со стороны НАТО такого желания не было. Он просил, чтобы я своим авторитетом как-то помог восстановить мир.
Не могу не вспомнить и 2004 год, проведение чемпионата мира по шахматам в Триполи. Я за год до него побывал в Ливии и почувствовал: страна открывается –
много иностранцев, гостиницы переполнены... Встречался, разумеется, несколько раз и с Муаммаром Каддафи. 
Тогда я подумал: мир, в конце концов, меняется. Если у страны есть тяга к открытости, к вхождению в мировое сообщество, то почему мы должны ее игнорировать? И Джордж Буш говорил про Каддафи как про человека, стремящегося к демократии и активно борющегося против терроризма. 
Знаете, кстати, сколько бизнесменов из США приехало к открытию в Триполи американской миссии 4 июля 2004 года? 350 человек! А на закрытие турнира специально на своем самолете прилетел из Лондона Натан Ротшильд. Сидел рядом с Мохаммедом Каддафи, сыном ливийского лидера и главой НОК страны.  
После чемпионата я беседовал с Мохаммедом Каддафи. Он попросил у меня указ «О развитии шахмат в Калмыкии», который я подписал в 1994 году. Там, в том числе, был пункт о факультативном преподавании шахмат в школах. Он выразил желание приехать в Калмыкию, посмотреть на такие школы. Процесс, в общем, пошел. 
Для Ливии этот чемпионат имел огромное значение. Ведь это был фактически первый крупный международный форум в ее истории. Еще на церемонии открытия, когда один за другим на сцену вынесли флаги 56 стран мира, я ощутил, что происходит нечто особенное. Муаммар Каддафи говорил, что шахматы помогли открыть Ливию для всего мира, а мир – для Ливии. Я смотрел на Каддафи, у него на глазах были слезы...  
Тогда много писали насчет нежелательности приезда в Ливию шахматистов из Израиля и вообще спортсменов еврейского происхождения. Но Мохаммед Каддафи подписал письмо, которое гарантировало всем участникам чемпионата независимо от национальности свободный въезд в страну.
Может, у кого-то и были опасения, но, как выяснилось, совершенно напрасные. Скажем, жена одного из шахматистов запретила своему мужу выходить на улицу. Но в первый же вечер он со мной все-таки вышел: берег Средиземного моря, чай, кофе, музыка играет. Неужели такую обстановку можно назвать опасной?! Я с Веселином Топаловым разговаривал. Он сказал, что Ливия напоминает ему Болгарию времен социализма. Дружелюбная атмосфера и нет алкоголя. 
Отчего пошла эта истерия насчет евреев? Не знаю. Вот, допустим, писали, что в Триполи не пустили гроссмейстера Вадима Милова, который живет в Швейцарии, но имеет израильский паспорт. Расскажу, как было на самом деле. 
Документы для оформления виз подавались до 1 июня. Милов прислал документы только 8 июня, то есть нормальную, двухнедельную процедуру пройти не успевал. За два дня до открытия я прибыл в Ливию. Мне сказали: есть проблема с Миловым. Ливийский МИД ее решить не может, а может, дав соответствующее указание, только сам лидер.
Я попросил аудиенции с Муаммаром Каддафи. Он находился в этот момент в другом городе – Сирте, примерно в часе лета от Триполи, на международной конференции. Каддафи прислал за мной свой личный самолет. Это было часов в 10 вечера. Прилетели около полуночи. Поехали в пустыню, Каддафи ведь в гостиницах не останавливался, жил в палатке. Пригласил меня к себе. В углу – настольная лампа, бумаги, книги, ручка. 
Я говорю: у нас послезавтра чемпионат начинается, а шахматист с израильским паспортом подал заявку позже срока. Каддафи тут же зовет помощника: «Соедините меня с министром юстиции». Соединили. Потом звонит сыну Мохаммеду. Тот начинает объяснять отцу: мол, сроки прошли. Каддафи в ответ: «Нет, надо решить вопрос». В итоге, письмо с гарантиями Милову было направлено, но он все же не подъехал. 
После открытия я снова встретился с Каддафи. Он меня спросил: «Ну что, приехал ваш шахматист?». – «Нет», – отвечаю. –  Он засмеялся: «Зато теперь я эту фамилию – Милов – запомню»…

Кирсан Илюмжинов