Я в ту пору возглавлял республику и некоторые из моих оппонентов полагали, что Илюмжинов просто сошел с ума. Другие выражались жестче: «калмыцкий хан» строит себе прижизненный памятник.
Да, я действительно сделал все, что в моих силах, чтобы храм появился на калмыцкой земле. Но разве я один строил его?
Как быть с тысячами, десятками тысяч людей, несших на строительство свои сбережения и фамильное золото, отдававших будущему хурулу родовые буддийские реликвии, передававшиеся от поколения к поколению?
Во все века и во всех странах, в каждом поколении появляются люди, которых окружающие считают чудаками, порой – чудаками опасными. Понятно, Христофор Колумб или там Джеймс Кук и прочие конкистадоры: люди осознанно шли на лишения и смертельный риск ради богатства, почестей и славы.
Ну, а Галилей, или Дарвин – они ради чего рисковали? Какая разница, ходит ли Земля вокруг Солнца, или наоборот? Большинству современников Галилея это было безразлично, а вот конец жизни, из-за своего упрямства, он провел под домашним арестом. И это он еще легко отделался: кое-кто из его предшественников за подобные идеи на костер пошел.
Психологи и педагоги за последние столетия написали, наверное, тонны трудов, посвященных человеческой мотивации. Но удалось ли им открыть главную тайну: почему один человек слышит зов своей мечты и идет к ней, круша преграды и преодолевая трудности, а второй просто плывет по течению? Почему в истории почти каждого народа бывают периоды, когда всех захватывает одна и та же идея, и люди начинают строить пирамиды или создавать гигантские рисунки в пустыне, хотя это совсем не просто?
Я не психолог и не педагог, и у меня, конечно, нет окончательного ответа на этот вопрос. Я могу лишь рассказать историю из своей жизни. И, может быть, в ней есть частичка ответа на эти вопросы.
Начну с того, что до первого класса я отзывался на имя Бадма. Получилось это так: накануне моего появления на свет, отцу приснился его дядя, герой Гражданской войны Кирсан Илюмжинов, а бабушке – ее отец Бадма.
Оба решили, что это неспроста. Для калмыка слово предка – закон, даже если оно выражено столь необычным способом. Поэтому каждый настаивал, что новорожденного следует назвать именем его родственника. Победило мужское слово, и в документы было внесено имя Кирсан, но упорная бабушка называла меня Бадмой. А, поскольку я жил в основном с ней, из-за вечной занятости родителей, то и знать не знал, что меня зовут как-то иначе.
Но это лишь курьез. Куда серьезнее были те калмыцкие сказки и легенды, что рассказывала бабушка. Именно из них я впервые понял, что принадлежу к древнему и славному народу, породившему великих героев и великих мудрецов. В традиции калмыков помнить своих предков до седьмого колена, гордиться их деяниями. Именно эта память обеспечивала единство рода и всех калмыков, служила неписаным законом и путеводной звездой.
Много позже, когда в школе меня наградили путевкой в Артек, я столкнулся с поразившим меня фактом: на уроках истории мы до косточек разбирали жизнь Египта и Древнего Рима, зубрили наизусть ход Саламинской битвы, но не узнавали ничего о собственной истории, о традициях калмыцкого народа.
Отнесшись со всей серьезностью к роли представителя Калмыкии во Всесоюзном пионерском лагере, я, как сейчас принято говорить, попытался подготовить презентацию о республике. Если с географией было просто, то вот с историей и традициями народа пришлось повозиться. В библиотеке я зарылся в энциклопедии и научные труды, и лишь тогда узнал, что калмыки – единственный европейский народ, массово исповедующий буддизм, что по своему богатству калмыцкий фольклор уступает лишь индийскому и что именно калмыцкая конница первой вошла в Париж в авангарде русских войск в 1814 году.
Для чего же в школе скрывали от нас эти сведения? Только для того, чтобы на едином, тщательно очищенном от любых признаков самобытности, материале, создать новую общность – «советский народ»? Ну, результат этого эксперимента нам теперь известен.
Не потому ли СССР, явивший в начале двадцатого века чудеса индустриализации, победивший в страшной войне, фантастически быстро восстановившийся после нее и почти тут же запустивший человека в космос, к концу века выдохся почти по всем направлениям: в экономике, науке, технике?
Человек, лишенный родовой памяти, оторванный от народных традиций и обычаев, теряет и ориентир, и мотивацию. И уже не слышит никакого зова, кроме зова собственного желудка. Вот и сдали, как шутили в перестроечные времена, Союз за джинсы и триста сортов колбасы.
К счастью, сам народ хранил в своей памяти и легенды, и традиции. Когда я впервые избирался на пост тогда еще президента Калмыкии, старики в нищающих селах больше всего просили меня не о деньгах, не о дорогах и других благах цивилизации.
Они просили вернуть калмыкам душу – возродить хурулы, помочь возрождению буддизма. Это было наше общее желание, наш общий зов. Наш золотой храм – это символ возрождения калмыцкого народа, символ его достойного прошлого и его стремлений к достойному будущему.
Я надеюсь, что, имея перед глазами такой пример, все больше молодых калмыков будут слышать зов, влекущий их к великим свершениям. За прошедшие почти тридцать лет, народы России вернули себе свою историю, свои традиции. А значит, вернули молодому поколению гордость, ориентир и мотивацию. Зов будут слышать многие, а значит, нашу страну ждет великое будущее.