Калмыкию знают через Илюмжинова. Хотя в 93-м году старики возмущались: «Как это так, жили до 1962 года без Илюмжинова и еще столько же проживем». И, тем не менее, все они голосовали за меня. Я осознаю эту ответственность и не витаю в облаках, не почиваю на лаврах. Это еще больше накладывает на меня обязательств и ответственности просчитывать каждый свой шаг.
– Где вы научились этой тонкости?
– Не знаю, жизнь, наверное, научила. Школа, армия, завод, книги. Я все время подчеркиваю, что мы живем не в Калмыкии, а в России, на одной земле. У нас даже в Конституции – Степном Уложении – в 11 пункте записано: «Все жители Республики Калмыкия в ответе за то, что происходит на Земном шаре». Если на стариков это не очень воздействует, то молодежь начинает осознавать, что они живут не в пределах Калмыкии, не пределах Российской Федерации, не в пределах Европы, а на одной земле со всеми, что у тех же негров и у калмыков одно и то же солнце, одно и то же небо. Когда молодежь воспитывается в таком этнопланетарном плане, то у нее открываются мозги, а, следовательно, если у человека открытое мышление, то тогда ему становятся понятны все экономические и политические реформы.
– Кирсан Николаевич, а формулировка той статьи Степного Уложения, о которой вы только что сказали, – чья?
– Это лично моя формулировка. Я протащил ее и через Конституционное собрание, и через референдум. Сначала никто не понимал ее, и только сейчас начинают осознавать, что я был прав.
– Как вы уже заметили, мы с вами одного возраста, одного поколения. И вам, и мне свободу дала перестройка. Как вы думаете, что было бы с вами, если бы ее не было?
– В 85-м году, когда Михаил Сергеевич объявил перестройку, я учился на третьем курсе МГИМО. Я поступал в этот институт, чтобы стать карьерным дипломатом. Если бы не было перестройки, то стал бы, наверное, им, работал бы где-нибудь в посольстве, например в Японии. Потом меня потянуло в бизнес, в неизведанное.
– Вы очень многого добились – образ Калмыкии неотделим от образа улыбающегося Илюмжинова.
– Еще до выборов, в феврале 93-го года, я говорил о том, как собираюсь «раскручивать» республику. В республике 350 тысяч населения, из них всего 150 тысяч калмыков. «Вас, калмыков, в Москве в метро затолкают, и никто вас не увидит, не узнает. И никто не приедет в Богом забытую Калмыкию». Поэтому, говорил я, Калмыкию надо поднимать. Во-первых, должен появиться интерес, но чтобы этот интерес был, нужно, чтобы о республике написали. А кто о ней будет писать? До этого только Пушкин писал. Это и «Капитанская дочка», и «Памятник», и «Путешествие в Арзрум», и в «Евгении Онегине» упоминаются калмыки. Сам поэт даже был влюблен в калмычку и написал великолепное стихотворение «Прощай, любезная калмычка». В сентябре Карен Шахназаров начал снимать фильм о Пушкине, и половина действия фильма происходит в Калмыкии.
– Когда я был в Элисте, мне показывали буддийский храм и православный храм – кстати, храм Казанской Божьей матери – и говорили, что они построены на ваши деньги...
– Да, они построены на мои деньги.
– Калмыки пострадали от коммунистов не меньше, чем другие народы, но, тем не менее, перед зданием правительства стоит памятник вождю мирового пролетариата?
– В апреле 93-го года ко мне на инаугурацию приехало очень много друзей – демократов из Москвы. В свое время, когда я был бизнесменом, я финансировал демократическое движение. Все они поздравляли меня с победой на выборах и кричали: «Ой, Кирсан, это первая капиталистическая революция! Впервые в России капиталист стал президентом». Когда они увидели памятник Ленину, то тут же предложили мне снести его: «Давай бульдозером его. Завтра народ проснется, а дедушки нет». Ну, вы знаете, что такое подвыпившие демократы. И единственный аргумент спас этот памятник. Я сказал им, что мать отца Ленина была калмычка. «Ну, тогда давай выпьем за родственника!» – сказали они.
– Во время войны калмыки были высланы из родной республики, как и многие другие народы Кавказа. Но у вас в республике эту вину коммунистов никто не перевалил на русский народ, как это сделали в других республиках?
– Да, калмыки были в изгнании тринадцать лет. 28 декабря 1943 года их депортировали в Сибирь. Заметьте, если другие народы – немцев, крымских татар – депортировали в Казахстан, то калмыков, жителей степи, отправили в Сибирь, да еще в такую стужу, как в декабре. Мы действительно пострадали от Сталина, от коммунистов, у меня половина родственников погибла в Сибири. Мама мне рассказывала, как их привезли в теплушках и выгрузили прямо в лесу.
Почему калмыки не перенесли свою ненависть на русский народ? Да потому, что там, в Сибири, их встретили простые русские люди, и они не дали калмыкам погибнуть. Моя мама была в Красноярском крае и часто вспоминает, как эти русские люди приносили им кто картошку, кто хлеб, кто теплые вещи. Поэтому у нас большая благодарность русскому народу.
В 93-м году, когда я стал президентом, первое, что сделал, организовал «Поезд памяти» – «Благодарный калмыцкий народ русскому народу». Мы набрали целый эшелон стариков и отправили в Сибирь по тем местам, куда они были высланы.
Когда начался парад суверенитетов, когда Татарстан и Чечня стали получать какую-то независимость, тогда я сказал: «Мы сами пришли в Россию. Нас никто не завоевывал». В 1609 году мы подписали договор с русским царем Василием Шуйским о добровольном вхождении в Россию. Мы громили шведов под Полтавой, мы входили в Париж в 1814 году, мы устанавливали порядок на Кавказе. Одним из условий договора с Россией было то, чтобы калмыки охраняли южные рубежи России. Нас никто не порабощал. Мы добровольно пришли и добровольно остались. Это наша родина, это наша страна.
– У нас любят говорить о специфической модели Татарстана. Есть ли специфическая модель Калмыкии?
– Не знаю, думаю, что у всей России модель одна и та же. Мы от одной формации переходим к другой. С экономической точки зрения нюансы, конечно, есть. Но рубль у нас один, таможня одна, граница одна. С другой стороны, каждый народ своеобразен.
Недавно я был на Украине. Знаете, что меня поразило – они обратно хотят в Советский Союз. И я ведь хочу. Я до сих пор считаю себя советским гражданином. Я благодарен советской школе, советской армии...
Конечно, каждый народ, каждая республика имеют свою специфику. Имеет ли Калмыкия свою специфику? Во-первых, это единственная в Европе буддийская республика. С другой стороны, в Советском Союзе она была самой отсталой республикой. Теперь по телефонизации мы находимся на 4 месте в России. 95 процентов экономики республики – это сельское хозяйство. Почему Калмыкия оказалась в таком ужасающем положении? Во многих странах сельское хозяйство получает дотации от государства, а в России, когда все развалилось, до сих пор не могут разобраться с сельским хозяйством.
– Вы как-то сказали, что в России не может быть суверенных республик.
– Я очень уважаю Минтимера Шаймиева. Это аксакал нашей российской политики. Всегда, когда мы встречаемся с ним на Совете Федерации, я советуюсь с ним по тем или иным вопросам. А что касается моего высказывания, то я до сих пор придерживаюсь его. Калмыкия отказалась от суверенитета в 94-м году. Я тогда сказал, что Калмыкии не нужны ни Конституция, ни гражданство, ни президент. Россия единая и неделимая. Может быть, в этом и есть специфический путь Калмыкии.
– Чего больше в вас – политика или хозяйственника?
– И того, и другого. Я занимаюсь и политикой, и хозяйством. Я должен быть дилетантом во всем. Когда занимался вопросами овцеводства, то прочитал об этом массу литературы. Я должен разбираться во всем, иметь обо всем представление, чтобы не подписать вместо стоящего Указа какое-то фуфло.
– А в чем вы не дилетант? Что вы знаете досконально?
– Наверное, дипломатию и политику. Знаю технологию выборов. Восемь раз прошел выборы – два раза избирался президентом Калмыкии, два раза в Совет Федерации, в Верховный Совет СССР, в Верховный Совет России. В этом я профессионал.
– Насколько я понял из рассказов, в Калмыкии совершенно нет оппозиции. Если, конечно, не говорить о пяти-шести недовольных?
– Да больше, больше у нас недовольных! Я же разогнал около шести тысяч депутатов. На такую маленькую Калмыкию были Верховный Совет, городской, поселковые. Я их всех разогнал за один день. Сидели они на теплом месте, у корыта, и – раз! – все потеряли. А вы говорите – нет недовольных. За четыре года моего президентства полетело несколько десятков голов – кто в тюрьме сидит, кто без работы остался.
– За что в тюрьме-то?
– За взятки. Пришлось посадить главу администрации одного района. Признаюсь, чистка была мощнейшая. С первых же дней я стал бороться с коррупцией, с мафией, с ворами «в законе». И не только с ними. Начальника налоговой инспекции республики и заместителя начальника налоговой полиции посадили за взятки.
Если вы обратили внимание, то в криминогенном плане мы навели порядок. Раньше, когда я приезжал домой, то мама не отпускала меня вечером на улицу – где-то стреляли, были какие-то разборки, город был поделен на какие-то группировки.
Я выступил по телевидению: «Все. Хватит! Больше никаких «крыш» не будет. У вас одна «крыша» – президент. Теперь я, как президент, отвечаю за вас. Вы меня избрали, и я отвечаю за вашу безопасность, за каждого лично. Любой может ко мне обратиться по вопросам рэкета». И я действительно принимал с подобными обращениями без очереди и быстренько поставил на колени бандитов. А уголовников я предупредил, что, в крайнем случае, вывезем всех их в степь, расстреляем и закопаем. Народ простит. Пусть уж лучше одним подлецом будет меньше, но зато тысячи людей будут жить спокойнее.
– Правда ли, что в ваших структурах нет ни одного бывшего номенклатурщика?
– Мой вице-президент Валерий Богданов прошел путь от тракториста до второго секретаря обкома партии. Председатель парламента Максимов долгое время работал вице-премьером правительства. Но я даю дорогу и молодым. Двадцатичетырехлетнюю Лену Куликову назначил заместителем министра юстиции.
Я стараюсь держать и профессионалов, и ту же номенклатуру, если они восприняли мою идеологию. Но, в основном, на важные государственные должности я набираю по конкурсу.
– Руководители, я имею в виду руководителей регионов, обычно знают положение дел у себя в крае или республике. Но вряд ли они всегда знают всю правду. Это зависит во многом от окружения. Скажите, вы все знаете, что происходит у вас в республике?
– Полностью с вами согласен. Любой чиновник старается оградить своего начальника от неприятной информации. У моего окружения это тоже случается – пытаются скрыть отрицательные публикации. Но я эту проблему решил элементарно. У меня есть сеть своих информаторов. В основном, мои друзья. Ну а самый главный информатор – это моя мама. Она до сих пор работает ветеринарным врачом на базаре. А что такое базар? Да это место, где можно услышать не только то, что народ говорит, но и всякие сплетни.
У меня есть аналитический центр, и его сотрудники еженедельно делают мне различные справки. Мы регулярно проводим опросы по тем или иным вопросам. В конце концов, я сам выезжаю на места. Кстати, в республике нет ни одного населенного пункта, где бы я не был.
– Кирсан Николаевич, благодарю вас за интервью. А все-таки – есть вопросы, которые вы не любите?
– Таких вопросов нет.

22.08.1997

Источник