Один из них – Кирсан Илюмжинов, в то время – президент Калмыкии. Эксклюзивное интервью с Кирсаном Николаевичем, опубликованное в одном из федеральных изданий, мы предлагаем вашему вниманию.

– В октябре 1993 года у вас была особая роль – политического посредника между противостоявшими сторонами. Я помню, как стрельба вдруг прекратилась, и вы, весь в белом, кажется, в плаще, вошли в Белый дом – смотрелось эффектно. 
– Меньше всего я думал тогда о внешних эффектах. И если быть точным, на мне был не плащ, а белый, вернее, светлый костюм. Не подумайте, что храню в памяти, как одевался в конкретный день 20 лет назад – просто недавно смотрел хронику тех событий.
В сентябре 1993 года, когда стало ясно, что конфликт между президентом и Верховным советом становится необратимым, по инициативе нескольких политиков – Рамазана Абдулатипова, Анатолия Собчака и моей – был создан Совет субъектов федерации, прообраз нынешнего Совета Федерации.
Очень многие руководители регионов и председатели законодательных собраний, которые были против жесткого конфликта, вошли в этот орган. Меня и Вадима Густова, председателя Леноблсовета, избрали сопредседателями. Мы собрались в кабинете председателя Конституционного суда Валерия Зорькина, и составили обращение к враждующим сторонам. Его подписали 68 человек.
– Какой у вас был план действий?
– Чтобы не допустить войны и раскола в обществе, мы предложили принять так называемый «нулевой вариант». Чтобы Верховный совет отменил свое постановление по импичменту Бориса Николаевича, а тот, в свою очередь, – свой указ о роспуске Верховного совета. То есть, призвали стороны вернуться к исходным позициям.
Патриарх Алексий Второй в своем послании к президенту и Верховному совету тоже об этом просил. На основании этого общего решения мы стали готовить почву для переговоров. Пошли с Густовым к Виктору Черномырдину, председателю правительства – оно размещалось тогда на Старой площади.
Черномырдин позвонил министру внутренних дел Ерину, нам выдали пропуска в Верховный совет. Это было 30 сентября, и в тот же день мы поехали на Краснопресненскую набережную, провели переговоры с Хасбулатовым и Руцким... 
– Почему вам, переговорщикам, не удалось примирить стороны? 
– Слишком далеко зашел конфликт. У патриарха Алексия тоже не получилось... В Москву уже пригнали массу военной техники, 3 октября я сидел в кабинете командующего одного из родов войск, видел эту армаду. Когда в одном месте концентрируется столько вооружения, становится понятно, что столкновение практически неизбежно, хотя надежда мирно решить вопрос еще оставалась.
Мы обзвонили всех членов Совета, назначили на утро 4 октября встречу в здании Конституционного суда. А ночью произошло столкновение в Останкино, утром пошла пальба у Белого дома. Мы с Русланом Аушевым, президентом Ингушетии, Героем Советского Союза, созвонились и приехали к Зорькину – у него включен телевизор, в прямом эфире показывают перестрелку. Тогда мы с Аушевым решили ехать к Белому дому в качестве парламентеров, чтобы остановить кровопролитие.
На чем ехать есть – на моем «Линкольне». Но как сделать, чтобы нас узнали? У Зорькина в кабинете висели белые занавески. Я решил, что это как раз то, что надо. Снял одну вместе с металлическим штырем, водитель Валера помог мне укрепить штырь с занавеской на машине. И вот мы с этим «белым флагом» доехали до здания Верховного Совета, еще с нами был священнослужитель.
Вокруг – стрельба. Сообщили по рации обеим сторонам, что приехали парламентеры, на время выстрелы прекратились. Но только мы с Аушевым зашли в двадцатый подъезд, это со стороны Москвы-реки, – стрельба вновь возобновилась. 
– Никого не задело? 
– В этом здании огромные окна, подоконники расположены низко. И для того, чтобы спрятаться от пуль, нужно не просто пригнуться, а лежать на полу – вот все и лежали. Передвигались ползком или короткими перебежками. Очень много раненых, были и убитые. Переступая через тела, мы с Аушевым стали подниматься наверх, к Руцкому и Хасбулатову.
Руслан ворчит: «Ну ты посмотри: президентом стал, прошел Афган – чтобы в центре Москвы под пулю попасть, нормально, да?». А я ему: «Ну ладно, Руслан, я тоже президент, но ты хоть герой, а я-то еще нет». Так мы подбадривали себя, пока пробирались и уворачивались от пуль.
– По-человечески как вы себя там чувствовали? У Аушева-то был боевой опыт, а вам как это все: белый костюм, «Линкольн» – а тут кровь, стоны... 
– Ну что, мне надо было переодеваться и другую машину искать? Как был — так и поехал, я над этим особо не задумывался. А что касается крови... Знаете, я морально был готов к тому, что увижу. Я же в армии служил, во время афганских событий написал заявление, чтобы меня туда послали, но – не послали. И в столкновениях я участвовал, точнее, в разведении враждующих сторон – во время конфликта между осетинами и ингушами...
Вот так пробирались мы, вдруг вижу – на полу, пригнувшись, сидит депутат Верховного совета, ответственный секретарь Конституционной комиссии Олег Румянцев и разговаривает по телефону – это был огромный такой радиотелефон «Моторола», городскую связь и все коммуникации в здании отключили.
Я подполз, оказалось, он разговаривает с Лобовым – секретарем Совета безопасности. Попросил трубку, говорю: «Мы здесь с Русланом Аушевым, дайте команду прекратить огонь». Рассказал, что много женщин и детей. В блокаде же оказались не только депутаты, но и обслуживающий персонал. Дети носили им из дома еду, их пропускали, а потом те, кто остался, уже не могли выйти.
Я попросил Лобова: «Остановите стрельбу, мы выведем женщин и детей». Стрельбу прекратили, и мы человек сто или даже больше вывели. Потом сами вышли. Здание уже горело. Руслан говорит: «Быстрее, быстрее!», мы рванули к машине. Только сели – ее тут же обстреляли, девять пробоин я потом насчитал. Не задело никого...
– А кто стрелял? 
– Танки на мосту стояли — с них и стреляли. 
– В общем, политических переговоров у вас не получилось... 
– Ну какая тут политика, когда разговор пушек пошел. Но я все, что можно было в той ситуации, сделал. И если меня спросят, как бы я поступил сейчас, отвечу: так же. Хотя после этих событий мне пришлось несладко – вызвал на себя гнев и Коржакова, и Барсукова. Комиссии посылали в Калмыкию, все мои коммерческие структуры закрыли. 
– За что гнев? За то, что вывели безоружных людей? 
– Нет, конечно. Дело в том, что некоторые члены Верховного совета подписали письмо в поддержку Ельцина. А я не стал. И мне кажется сейчас, через 20 лет, что я прав был тогда. Тот подход к развитию страны, который предлагал Верховный совет, как минимум заслуживал внимания. Там же были уважаемые люди, с большим профессиональным и жизненным опытом. Генеральные директора заводов, производственники, прошедшие путь от мастера до министра.
Далеко не всем нравилось, что делают младореформаторы, эти «чикагские мальчики», лаборанты, которые ни дня на производстве не проработали. Я когда в 1993 году стал президентом Калмыкии, 9 мая приостановил приватизацию по Чубайсу. Что она давала? Только полный грабеж страны, все, что народ создавал десятилетиями, все это захапали, скупили за ваучеры ловкие ребята, а сейчас госкорпорации обратно это за миллиарды долларов выкупают.
Я же беседовал с Гайдаром. Некоторые говорят про него: величайший реформатор. Да, реформатор. Но какой ценой – сколько страданий он людям принес! А зачем? Для чего надо было страдать? У страны полные закрома, где-то чуть подправить – и нормально бы все пошло.
– То есть, в основе конфликта лежал разный подход к приватизации? 
– Конечно! Экономическая составляющая была, на мой взгляд, острее, чем конфликт характеров – Ельцина, с одной стороны, и Хасбулатова с Руцким – с другой. Я Бориса Николаевича поддерживал, я его уважал и уважаю, он мне в жизни во многом помог. Но и в Верховном совете были неглупые люди.
Предложенная ими программа была ближе к китайскому варианту – чтобы в собственности государства оставить стратегические отрасли, в частности, оборонную и другие. А остальное отдать бизнесу – в том числе, малому и среднему. И за это их расстреляли. А сейчас прошло 20 лет, и мы возвращаемся к тому, чего тогда не приняли...

03.10.2013

Источник