Мне 29 лет. Как принять это решение? Я долго думал, отказался и уехал в Женеву. И потом узнал из газет, что все-таки рабочие выдвинули. Мне нужно было или соглашаться, или не соглашаться. И, когда я приехал в Элисту (столицу Калмыкии; прим. ред.), встретился со своими коллегами – рабочими, слесарями, токарями – они сказали: «Кирсан, ты построил для себя коммунизм. Теперь мы хотим, чтобы ты и для нас построил коммунизм».
Воробьева. Именно коммунизм? В 93-м году…
Илюмжинов. Мы же выросли в советскую эпоху на идеях Марса, Ленина. В свое время Хрущев обещал построить коммунистическое будущее. А так как я вроде там… 27-28 лет, такой же рабочий, вместе с ними работал на заводе, стоял за станком – и вдруг через некоторое время купил и машину, и квартиру, и дом за границей, поэтому…
Фельгенгауэр. Расскажите подробнее. Было решение первое – отказ. Что повлияло на изменение этого решения?
Илюмжинов. Но и дома, кстати, и дедушка мой, и родители говорили: «Зачем? Ты нормально работаешь. Уехал из Калмыкии в Москву, за границу». Все родные были против. Близкие знакомые говорили: «Кирсан, зачем тебе? Ты и так уважаемый человек. Деньги есть, ты дал деньги – и все тебя хвалят. Ты станешь политиком, президентом – все начнут ругать за канализацию, за крыши, что автобус вовремя не пришел».
Вот я думал: плюс – минус, деньги – власть, власть – деньги. Ну, в конце концов, все-таки тогда молодой был, наверное, юношеский максимализм – вот это двигало, что, если ты для себя что-то сделал, то нужно сделать и для других. И я попытался. Тогда дал согласие, но не сразу: неделю или две недели думал.
Я также работал управляющим советско-японской фирмы – президент компании сказал: «Ты не вздумай идти». Где-то 90 из 100% моих знакомых, они все были против того, чтобы я возвращался в Калмыкию и баллотировался. Не знаю, что меня подвигло, но, наверное, какое-то озарение было.
Воробьева. Это же не первые выборы в вашей жизни были.
Илюмжинов. Первые – в 27 лет, когда в 90-м году мне предложили баллотироваться в Верховный Совет СССР. Вот я только закончил МГИМО – вчерашний студент – и через полгода вдруг мои друзья говорят: давай баллотироваться. Тогда выборы были одномандатные. Конкуренция сильнейшая была. 90-й год, еще Советский Союз, гласность, перестройка. И на это одно место – это 821-й Манычский округ был – 21 кандидат. Среди них – народная артистка России, министр здравоохранения, секретарь обкома партии и я, тогда 26-летний пацан вдруг решился.
Я думал тоже: баллотироваться, не баллотироваться… Никто меня в Калмыкии не знал, потому что я в 80-м году, как закончил школу, уехал. Служил в Советской Армии, учился в институте. Практически 8 лет меня в Калмыкии не было. И вот меня выдвигают в округе, где самый высокий вообще по Российской Федерации конкурс был.
Тоже очень много думал, идти, не идти, но, с другой стороны, хотелось попробовать. Вроде бы закончил элитарный институт. Заработал миллион долларов себе – это 90-й год. Ну, подумал: дай-ка попробую я что-нибудь сделать. Потому что, когда я пошел в бизнес. Почему? Когда МГИМО закончил, было направление. У нас МГИМО – при Министерстве иностранных дел – направляли работать в различные загранучреждения.
Вот я учил японский язык: или в Японию поехать или в другие страны. И нужно было принять решение: или идти по карьерной дипломатической лестнице или заняться бизнесом. Ну, что повлияло на мое решение – это баба Маша. Это вахтерша в нашем общежитии – на Новочеремушкинской.
Я вечером зашел – она читает «Московский комсомолец». И говорит: «О! Кирсан, ты же японский учил. Тут конкурс объявляют на должность управляющего». Ну, я пошел, сдал экзамены. Из ста претендентов меня г-н Салатари выбрал. Стал управляющим советско-японской фирмы. Через три месяца заработал деньги.
Воробьева. Вы потом вернулись к бабе Маше, сказали ей, что она решила вашу судьбу?
Илюмжинов. Да, моя любимая… Она там лет 30-40, скольких вырастила, можно сказать, министров иностранных дел, президентов стран и послов чрезвычайный и полномочных, потому что многие через нее прошли. Директор ЮНЕСКО Ирина Бокова из Болгарии, она тоже в общежитии жила, через это прошла. Ильхам Алиев, например, президент Азербайджана.
Воробьева. Если говорить про МГИМО, у вас же была история, что вас исключали?
Илюмжинов. Да, в 87-м году неприятная история случилась. Я теперь никогда не отмечают день рождения заранее. За несколько дней, в субботу ребята предложили: «Слушай, у тебя день рождения…». Тогда партия боролась против алкоголизма. Приняли они постановление ЦК КПСС.
А я учился с иностранцами – поляки, венгры, немцы – и повод: суббота. Все зашли в свои посольства, прихватили там по спиртному и пришли. Как раз пятый курс. А комната небольшая – мы с афганцем жили – не поместились. Я пошел снова к бабе Маше, попросил ключи. Надо же: Ленинская комната свободная оказалась. И, представляете, в Ленинской комнате мы распивали спиртное, ели плов…
Да. А через день фотографии с нашего дня рождения оказались на Лубянке. И туда меня пригласили, и исключили за распитие спиртных напитков в общественном месте… ну и за то, что я как бы афганский, индийский шпион, так как жил с афганцем. Полгода мучился. Строгий выговор, исключили из партии. Но, слава Богу, через Комитет партийного контроля восстановился…
Воробьева. Вы же писали письма и в КГБ и Горбачеву…
Илюмжинов. Да, я тогда Горбачеву написал и Чебрикову, председателю КГБ: «Прошу разобраться. Я не шпион и не алкоголик».
Воробьева. Приняли решение бороться.
Илюмжинов. Я благодарен Чебрикову. Все-таки, с одной стороны, система жестко тоталитарная, но, если можно бороться с системой… Хотя мне тоже друзья говорили, и родители звонили, и однокурсники: «Ну, куда ты пойдешь против КГБ, против ЦК КПСС, против Министерства иностранных дел?».
Тогда декан был – факультет международных отношений – он сейчас ректор, он тоже мне говорил: «Кирсан, но это же сложно». Хотели меня перевести в МГУ. Но я решил: или пан или пропал. Взял и написал «от бывшего студента МГИМО» на председателя КГБ и на Генерального секретаря КПСС, и на министра иностранных дел Шеварднадзе.
И вот полгода я боролся. Потом меня вызывали в МИД, КГБ, создали совместную комиссию, и, в конце концов, я помню, 90-летняя бабушка – наверное, она с Лениным бревно несла! – на заседании комиссии Комитета партийного контроля сказала: «Невиновен». И вот меня восстановили в партии, и самое главное – в общежитии восстановили снова.
Фельгенгауэр. Кирсан Николаевич, вы упомянули про завод, про своих коллег. Как, вообще, вы слесарем-то оказались, учитывая, что вы со школьного возраста шахматная звезда, и вдруг на заводе слесарем – как это так?
Илюмжинов. В 17 лет, я считаю, каждый молодой человек должен сам принимать решение, а не родители за него или компьютер.
Вот я выпускник средней школы №3. Я школу закончил с золотой медалью. Я был победителем всех республиканских и всесоюзных олимпиад по физике, химии, биологии, даже на всесоюзной Пушкиниане я победил. И, как победителя всесоюзной Пушкинианы, меня без экзамена принимали в МГУ на филологический факультет, а также в Литературный институт имени Горького. И был секретарь комсомольской организации, в 15 лет стал чемпионом Калмыкии по шахматам среди взрослых.
И вот я заканчиваю школу, думаю, куда идти поступать. Иду, из школы вышел, и останавливается секретарь парткома завода «Звезда». Они были наши шефы. «О! Кирсан, – говорит, – ты на завод придешь или не придешь?». Я говорю: «А чего?». А он говорит: «Ты же в прошлом году приходил на завод». Мы там помогали, территорию убирали. Директор завода сказал, что рабочих не хватает. И я сказал: «Давайте мы, комсомольцы, поможем нашему заводу». И как-то подзабыл. И вот секретарь парткома мне говорит: «А ты не придешь?».
И я вот так стою ошарашенный. Я думал, в Москву… Как раз я документы подал в Военный институт Министерства обороны на переводчика с японского, или МГИМО. И тут вот мне секретарь парткома… Пришли мы с другом во двор, там с ребятами-одноклассниками поговорили. Никто не согласился. И мы вдвоем с ним пошли на завод. Нас зачислили. Я через несколько месяцев стал бригадиром комсомольско-молодежной бригады. И радость такая большая пришла…
Действительно, как принимал решение? Трудно тоже, ночами не спал. И вот как? Друзья все пошли, поступили. И потом тоже в городе, когда я пришел на завод, меня остановила директриса школы, очень сильное она оказала влияние на мое воспитание – смотрит на меня, чуть не плача: «Кирсан, как так? Мы в тебя столько вкладывали. Золотую медаль тебе дали, а ты простым рабочим на завод пошел». Ну, с одной стороны, обидно, а с другой, должен кто-то работать на заводе?
Воробьева. Вот вы стали президентом Республики Калмыкия. Вы помните свои первые решения на посту президента?
Илюмжинов. Ну, конечно. Один из первых указов, который я подписал, это закон о развитии шахмат. Почему? Потому что 98% дотаций из Москвы. 93-й год – вся Калмыкия всех налогов собрала 7 млн. руб. Если на доллары перечислить, $1 млн. 750 тыс. Нет денег на заработную плату, производства нет.
Я приехал сюда, встретился с Гайдаром. Ельцин отправил к нему. Попросил деньги инвестиционные, шерстобойную фабрику построить. Он говорит: «Вот посмотри в окно. Видишь, там шахтеры с Кемеровской области. У вас бараны есть? Ну, кушайте пока своих баранов…».
И поэтому я думал, с чего начать? Никто не знает. Значит, нужно имидж республики поднимать. Через что? Через спорт, привлекать инвестиции. А как их? Ну, надо что-то делать. А самый дешевый вид спорта – это шахматы. Ни стадионов, ничего не нужно строить. И мы приняли программу «Шахматы в школах».
После этого 100% детей начали играть в шахматы, и многие стали победителями олимпиад, чемпионами мира среди детей, как Санан Сюгиров. И по уровню успеваемости среди 93-х регионов России Калмыкия была в первой пятерке. Вот с этого я начал. А через шесть лет уже наличными в бюджет РФ мы перечисляли более $650 млн.
Фельгенгауэр. Вы как-то очень много раз отправляли свое правительство в отставку, девять, по-моему, раз за всю историю управления республикой. Скажите, а это решение вам просто давалось или как?
Илюмжинов. Очень сложно. Я работал не покладая рук. Я ни разу не был не то что в отпуске – ни одного выходного дня. Ну, и требования. У меня помощники через полгода менялись. Работали без суббот и воскресений.
Почему правительства уходили? Вспомним, с 93-го по 2010-й год – и страна менялась, и законодательство менялось. Кстати, мы первые, кто тогда в России приняли кодекс о торговом обороте, а потом на базе нашего закона где-то на 90% был принят Гражданский кодекс. Или институт полномочных представителей президента – это впервые в Калмыкии было введено.
Или впервые в 94-м году я сказал, что в России одна должна быть должность президента, отказался, чтобы должность главы Калмыкии называлась «президент». Мы отменили декларацию о суверенитете, независимости Калмыкии. Мы отменили закон о гражданстве Калмыкии. Я говорил, что коль у нас граница одна, один Центральный банк печатает деньги, одно правительство – то зачем играть в бумажные суверенитеты?
И все время мы как бы чуть-чуть впереди шли. Ну, изменение времени, наверное – и требовалась новая команда. И со всеми премьер-министрами у меня очень хорошие отношения. Все на высоких должностях. Здесь, в Москве, исполнительным директором Национального олимпийского комитета у Жукова Сенглеев работает. В правительстве Волгоградской области. Во многих регионах те министры, премьер-министры, которые работали со мной, они на высоких должностях. Значит, школа не прошла бесследно. И до сих пор мы поддерживаем отношения, дружим.
Трудно, конечно, приходилось. Иногда до утра я думал-думал, но потом все-таки… Самое неприятное для меня в жизни, это когда увольняешь человека. Потому что люди верой и правдой служили, старались, что-то делали. Не они виноваты, что они не соответствуют тому времени, в которое мы работали.
Воробьева. Но не только же верой и правдой служили. У вас в Калмыкии были коррупционные сандалы с приездом комиссии из Москвы, с увольнением, с какими-то невероятными суммами денег, которые куда-то не туда были потрачены…
Илюмжинов. 13 раз приезжала Генеральная прокуратура, 11 – Счетная палата. Мы старались вместе работать, помогать. Я, как руководитель республики, тоже был заинтересован, потому что у нас не только местные деньги, но и федеральные, практически половина бюджета. Конечно, нужно было разбираться, нужно было наказывать. Нужна была прозрачность. Глав районов сажали, мэра города.
Я помню, 94-95-й год, один из глав районов был в кабинете, он из другого района приехал – я помог ему с квартирой. Он еще попросил – у него дочка в Ростовском университете учится – направление, все… И тут приходит министр внутренних дел Бакланов и говорит: «У нас данные на этого главу района, что он попросил взятку крупную в долларах у корейца за то, что он в аренду будет отдавать землю».
Но я не поверил такому. Все-таки глава района, депутат парламента. Трудно было. Но буквально через несколько дней он взял взятку взятку, под видеокамеру все это засняли. Просто его привели в кабинет. Он голову опустил, говорит: «Ничего не надо… Все – сажайте».
Воробьева. А когда в убийстве журналистки Юдиной был обвинен ваш советник Сергей Васькин, вы поверили?
Илюмжинов. Сложно было. Когда мне в обед тот же министр внутренних дел позвонил и сказал, что обратился муж Юдиной, что она не пришла домой, я спросил – когда? То есть, вечером ушла и почему-то не пришла. Спросили, почему целые сутки человека не было – можно было и вечером обратиться, и ночью. И вот где-то в обед он обратился. Я сразу сказал: поднимайте всех на ноги, обращайтесь в соседние регионы. Много было похищений. Там, в соседней республике… Тогда журналистов тоже воровали.
Благодаря генералу Бакланову, через несколько часов преступление было раскрыто. И, когда там были люди где-то связанные, не связанные со мной, поэтому я обратился к министру внутренних дел, написал письмо президенту Российской Федерации, чтобы расследовала бригада из Москвы, и суд был в другом регионе.
Воробьева. Вы довольно долго возглавляли республику, и против вас выступала масса оппозиционеров. Как вы на это реагировали? Каждый раз решение принимали, что «вот на это не будем реагировать», или «здесь мы поведем проверку», или «закроем газету»?
Илюмжинов. Кстати, я помог этой газете, ее открыл. Она тиражом 500 экземпляров издавалась. Коммунисты нашей республики поддержали ГКЧП, и эта газета тоже поддержала. И тогда Верховный совет РСФСР, Ельцин и комиссия по информации закрыли те газеты, которые поддержали путч. И в этот список – там было несколько десятков газет – попала и «Советская Калмыкия». Я по поручению Ельцина как раз был членом комиссии по информационной политике и комитета по международным делам.
Приехали ко мне журналисты, в том числе Юдина, и сказали: «Так получилось, не разобрались». Они передали мне на имя Ельцина письмо от коллектива. И Борис Николаевич нас, членом комиссии, разослал по регионам. Вот я начал со своей родной республики, так как я был тогда депутатом Верховного Совета от Калмыкии, встретился с коллективом этой газеты.
Многие, наверное, 90% сотрудников этой газеты до сих пор работают, и как бы я помогал… Так получилось в это сложное время: ни финансирования, ничего. И те публикации, которые делались, они печатались, разбирались. Неоднократно, кстати, по публикациям не только этой газеты, а и московских газет отправлялись в отставку и пэры, и мэры, и главы районов, и депутаты…
Фельгенгауэр. И только глава республики неизменно оставался на своем месте.
Илюмжинов. Ну почему? Я же не прирос к креслу этому. Я пару раз обращался к руководству: что я, Брежнев, – все время сидеть? Я писал заявления, чтобы уйти.
Фельгенгауэр. Для вас важно было, чтобы выборы были не безальтернативными?
Илюмжинов. У нас все время альтернативные выборы были. В 2002-м году, вы помните, что я не с первого раза победил. У нас выборы были в два тура, как в Иркутской области сейчас. Мне оппонировал бизнесмен из Москвы Баатр Шонджиев. И когда я баллотировался в Совет Федерации, там тоже не один человек – там много людей было.
Фельгенгауэр. То есть, вам нужно, чтобы вам кто-то оппонировал?
Илюмжинов. Вот, например, в 93-м году я выдвинулся в президенты Калмыкии в первый раз, меня выдвинули. Моим оппонентом был Герой Советского Союза, прославленный генерал Очиров – герой афганской войны. Третий кандидат был – 1-й секретарь Калмыцкого обкома партии. Уважаемые люди, известные – на Аллее Героев. И тут вдруг пацан приехал из Москвы. Но выборы были открытые, честные. Тогда власть, администрация, они работали на моих оппонентов. Поэтому, когда я приезжал в районы – клубы были закрыты…
Фельгенгауэр. То есть, вы сами были оппозицией практически.
Илюмжинов. Да, я ездил от дома к дому.
Воробьева. Продолжая тему выборов, хотелось бы спросить вас про ваше решение 94-го года, когда было принято Степное уложение. И в справке Генпрокуратуры, когда они говорили, что это не соответствует Конституции РФ, говорилось о том, что для кандидатов в депутаты Калмыкии введен имущественный ценз, обязательный избирательный залог в 100 минимальных зарплат, а треть парламентариев – 9 человек – назначается президентом напрямую. Как-то это не вяжется с тем, что…
Илюмжинов. Ну почему? Тогда конституционная реформа назрела. Смотрите, маленькая республика: 300 тыс. чел., 130 депутатов. Одновременно они и главы районов, и директора совхозов. Для такой небольшой республики – такой громоздкий парламент. Сейчас миллионные города и области имеют несколько десятков депутатов.
Второе: без конституционной реформы невозможно было отменить декларацию о суверенитете и независимости, закон о гражданстве РК и других актов. Тогда в нашей комиссии работали эксперты. Я приглашал из парламента России, из Генпрокуратуры. Мы вместе решали.
В старой Конституции Калмыкии было 189 статей. Многие конституции бывших автономных социалистических республик и регионов писались как под копирку. В нашем основном законе, Степном Уложении – там был несколько десятков. Я предложил одной строчкой в основном законе Калмыкии прописать, что мы поддержим все законы международного права и Российской Федерации.
Почему Степное Уложение назвали? Все-таки национальная республика. В 1640 году, за 8 лет до принятия на Руси великого Соборного Уложения, ханы Калмыкии приняли великое Степное Уложение. Правда, из прокуратуры все время просили изменить название, но мы тогда дописали: «Степное Уложение (Основной закон)».
Дальше была комиссия, которую возглавлял министр по делам национальностей и регионов Рамазан Абдулатипов, который сейчас руководитель Дагестана – он и еще сотрудники администрации приехали, изучили и не нашли ни одного пункта, противоречащего Конституции РФ. Ибо я попросил: если что вы найдете, пожалуйста, обращайтесь в Конституционный суд, и мы решим. Поэтому Степное Уложение было принято и администрацией президента РФ, и Конституционным Судом.
Что касается 9 человек из 27 – нужно было баланс соблюсти. Для того, чтобы половой состав представлен был, национальный. Республика многонациональная, около 90 национальностей проживало на территории Калмыкии.
Мы предложили общественным организациям, национальным землячествам – а у нас и казахское землячество, и дагестанское, и другие – они должны были по представителю дать, и конкурс был среди этих общественных организаций и национальных комитетов. И 9 мест равномерно распределялось. То есть, их не я распределял, а совет старейшин и общественный совет, и они давали места. Я не подписывал, кто должен быть депутатом.
Фельгенгауэр. Насколько вы себя чувствовали самостоятельным в решениях как глава республики?
Илюмжинов. Я мог повлиять только на республиканский бюджет, республиканские законы. Где-то примерно две трети, 70%, если взять тогда, это территориальное управление федеральных структур. То есть, все силовые структуры глава республики не назначает. Даже доходило до того – я не мог снять директора одного семеноводческого хозяйства небольшого. Там склад был. Он все время пил и пил. И глава района, и директор жалуются. А это федеральная структура… Такой вот наглядный пример.
Ну, а глава республики, он должен отвечать за все. Иногда проводишь заседание правительства, приглашаешь, а они не приходят, даже заместителей своих не присылали. И приходилось жаловаться, звонить в Москву замам и министрам и говорить: «А почему ваш не приходит?». Там пока нагоняй ему дадут – вот придет, потом не придет…
Воробьева. Скажите, а вы со многими президентами в шахматы играли?
Илюмжинов. Со многими. Кто может играть, с теми играл.
Воробьева. С российскими президентами вы играли в шахматы?
Илюмжинов. С российскими – нет. Борис Николаевич любил шахматы, Владимир Владимирович, Дмитрий Анатольевич был у нас недавно, когда в Сочи проводили чемпионат мира среди женщин. Мы с Медведевым даже сыграли с роботом Васей. Он у нас чуть не выиграл. Робот играл, он там передвигал фигуры, нажимал на время. Робот себе одну минуту взял на раздумья, а нам с премьер-министром дал 10 минут, и чуть не выиграл. Пришлось его отключить.
Воробьева. Так вы с Ельциным играли в шахматы?
Илюмжинов. С Борисом Николаевичем – нет. Но это с его легкой руки я стал президентом ФИДЕ, потому что шахматная федерации России – они были против. 24 ноября 95-го года Флоренсио Кампоманес, 5-й президент ФИДЕ, в Париже на Генеральной ассамблее предложил мою кандидатуру. Я решил посоветоваться, позвонил Шамилю Тарпищеву, который возглавлял комитет по спорту.
Шамиль сказал: «Нет, это не моя компетенция. Звони Андрею Макарову». Макаров – сейчас председатель бюджетного комитета Госдумы, тогда шахматную федерацию возглавлял. Но очень сильное на шахматную федерацию оказывал влияние Гарри Каспаров. Макаров говорит: «Спрашивай у Каспарова».
Я позвонил Каспарову. Подняла трубку Клара Шагеновна: «Вот, Кирсан, у нас пельмени кушал… Почему не так поступаешь?». Гарик взял трубку: «Зачем ты идешь в президенты ФИДЕ?». Я говорю: «Гарик, но это здорово! Ни разу россиянин не был президентом ФИДЕ. Представляешь, мы вместе много чего сделаем».
Гарик: «Нет, если ты пойдешь в ФИДЕ, ты обманешь меня…». Я говорю: «Давай вместе объединяться». А почему Гарик был против – потому что он в Америке в США в 93-м году создал Профессиональную ассоциацию шахматистов, и он хотел, чтобы ФИДЕ перестала существовать.
Тогда я позвонил Виктору Ильюшину, он был старший помощник Ельцина. Он говорит: «Надо Бориса Николаевича спрашивать – единственная инстанция». Он ему передал. Борис Николаевич спросил, где я нахожусь и вообще… Он сказал: «Хорошо, для России это нужно. Водружай флаг над Россией».
И тогда, действительно, я где-то пошел, может быть, против своих друзей, но просьбу или пожелание президента РФ я выполнил. Потом приехал и подарил Борису Николаевичу шахматы. Он расставил, сел и говорит: «Ну, я знаю, как лошадь ходит». И мы согласились на ничью.
Воробьева. Если честно, люди, которые не умеют играть в шахматы, они для вас имеют какое-то значение в жизни?
Илюмжинов. Я много стран посещаю. В прошлом году – 86. В позапрошлом году рекорд – 108 стран. Там не только с шахматистами встречаюсь.
Как-то к Эйнштейну журналист ВВС пришел, хотел интервью взять. Тот говорит: «Подожди-подожди…», – все решал какую-то шахматную задачу. И журналист спрашивает: «Как, профессор, вы находите время? Вы такое великий… находите время в эти шахматы?..» Он шашки их, по-моему, назвал. Эйнштейн посмотрел на него и ответил: «Молодой человек, вы находите время, чтобы тренировать мышцы тела, рук, ног, а не находите время тренировать мышцы головы. Единственный способ тренировать мышцы головы – это играть в шахматы».
Вот, следуя заветам Эйнштейна, я прошел многих своих друзей, те страны, которые я посещаю, чтобы все играли в шахматы.
Воробьева. А с Каддафи вы зачем играли в шахматы?
Илюмжинов. Мы с Каддафи много раз играли и встречались. Я в 2004-м году чемпионат мира проводил по шахматам в Триполи, где были представители 56-ти стран, в том числе шахматисты из США, Великобритании, даже из Израиля должен был Милов приехать. Каддафи поддерживал шахматы. Мы договорились продвигать программу «Шахматы в школах». Часто с ним разговаривали.
А играли последний раз, когда по ВВС, CNN прошел за несколько месяцев до трагедии слух, что его убили, или что он с ума сошел. В это время натовские бомбардировщики утюжили Триполи и другие города. 12 июня, кажется, это был 12-й год или 11-й. Я находился в посольстве РФ. Мы с моими коллегами-дипломатами отмечали день независимости России.
И тут раздался звонок. Позвонил Мухаммед, старший сын Каддафи. Он возглавлял шахматную федерацию, был президентом Олимпийского комитета. Говорит: «Кирсан, мы тут недалеко. Мы слышали, ты в посольстве. Приезжай, отец хотел с тобой переговорить».
Я подъехал. Он на первом этаже встретил. Я к нему обратился: «Слушайте, тут все говорят, что вы с ума сошли от бомбардировок. Вы же управляете страной? Так покажите всему миру, что вы играете в шахматы». Он говорит: «Ну, давай». Хотя шахматы там изначально и не предполагались.
Из соседней комнаты принесли шахматы. Мы сыграли с ним партию, которую показали по всем телеканалам мира, что Каддафи живой, нормальный, контролирует ситуацию. И через меня он тогда написал письмо всем главам натовских государств, чтобы не бомбили, он хочет провести реформы, выборы. Это письмо я передал в натовский штаб.
Воробьева. Для вас такие решения – это политика?
Илюмжинов. Когда нам исполняется 18 лет, согласно Конституции, мы можем быть избранными, и мы можем избирать любого. То есть, с 18-ти лет мы активно включаемся в политическую жизнь. Поэтому мы всегда в политике.
А шахматы, они всегда были связаны с политикой. Вспомним матч Карпов – Корчной, диссидент Корчной. Или Каспаров – дитя перестройки. Или Спасский с Фишером играл – чья система лучше: американская или советская? Америка против СССР.
Фельгенгауэр. Вы все свои решения принимаете так же, как в шахматах – просчитываете вперед – или все-таки эмоционально?
Илюмжинов. Нет, все просчитываю. Я, спасибо, что в армии служил, научился эмоции держать в своих руках. Вот вся буря, она внутри проходит. Но, когда я в армии стал командиром отделения – 10 солдат, потом в 19 лет замкомвзвода, когда в моем подчинении сначала 30, а потом 100 солдат было, когда на учениях под пулями бегаешь – то ты должен принимать решения.
И, когда потом я был и депутатом, и президентом – любое мое решение, которое принято, оно выстрадано, и оно всегда по принципу: First think, then make a move, сначала подумай, потом сделай ход. И лучше не на один ход, а на пять-шест ходов вперед просчитай. И поэтому все те заявления, что я эмоциональный, что шкаф на меня сверху упал или я с кровати свалился… ну, крэйзи какой-то. Там Кирсан заявил что-нибудь необычное… Это не эмоциональный выход, поскольку в политической жизни я все просчитываю.
Воробьева. Вы понимаете, что люди будут крутить у виска, связывая имя Кирсана Илюмжинова с человеком, который на полном серьезе говорит, что его похищали инопланетяне? В чем тогда расчет? На что вы надеялись?
Илюмжинов. Я шесть месяцев думал об этом, кажется даже больше, анализировал плюсы и минусы. Вот я сегодня как бы первый раз объявляю, что я встречался с инопланетянами. Мы должны вместе, втроем просчитать плюсы и минусы. И – одни минусы… Во-первых, дома родители, родные, братья скажут: «Ты сошел с ума. Потом над нами будут смеяться». Это раз.
Во-вторых, близкие, избиратели мои. Все скажут… Там в Калмыкии, рядом граждане из Ставропольской, Астраханской областей скажут: «Кого вы там себе избрали? С гуманоидами встречается, с инопланетянами». Это два.
Третье: что шахматисты? 600 миллионов играет в шахматы. 186 стран входят во Всемирную шахматную федерацию. Не самая глупая международная организация. Все мозги все-таки. Два раза я выиграл на выборах против Карпова, Каспарова – тоже не самые глупые люди… Ну, умные, скажем так.
Кстати, Гарри Каспаров во время прошлогодних выборов это использовал, он ездил по странам и говорил: «За кого вы хотите голосовать? Это же сумасшедший, он с инопланетянами встречается».
Одни минусы, я плюсов не вижу. Но я же на сумасшедшего не похож. Я начал анализировать. Ну, кто-то же должен сделать ход вперед, должен огонь вызывать на себя. Я понимал, что все на меня обрушатся. Для чего? Для того, чтобы доказать, что есть где-то элементы разума, что мы на этой планете не самые умные; что кроме нас, есть и другие разумные существа. Это одна мысль.
И второй посыл – что мы не одни во Вселенной. Циолковский сто лет назад писал, что наша Галактика кишит различными цивилизациями. Значит, мы не одни. Ну, должен это кто-то первый сказать, вызвать огонь на себя. Пусть люди задумаются.
Воробьева. То есть, вы не видели на самом деле никаких инопланетян, но заявили для того, чтобы привлечь внимание к теме?
Илюмжинов. Некоторый пиар, да. Но какой пиар? У меня и так пиара достаточно. Это было в 97-году в сентябре. Уже сколько лет прошло?
Воробьева. Но вы просто продолжаете это повторять…
Илюмжинов. Я не продолжаю. Это вы спрашиваете. Я бы, например, и не вспомнил…
Воробьева. Так встречались или не встречались?
Илюмжинов. Ну, конечно, встречался. Если бы я не встречался, то и не говорил.
Фельгенгауэр. А вы ни разу за эти годы не пожалели о своем решении рассказать?
Илюмжинов. Нет. Знаете, сначала было сложно. Когда NHK приехали ко мне, журналисты из Японии, и они показали мне, что даже NASA американская, она каждый год фиксирует официально более 4 тыс. НЛО. Это одна сторона.
А вот и вторая сторона. Мы же никогда не спорим, верит ли человек в Христа, или в Будду, или в Магомеда. Это вопрос веры. Если вы верите в Христа, Будду или Магомеда, то почему я не могу верить в инопланетян?
Воробьева. Зачем вы снимались в телесериале?
Илюмжинов. Потому что меня попросил и продюсер, и авторы. Я один из немногих, который с бабой Вангой встречался более 40 раз. Мы с ней дружили. Елена Яковлева снималась в роли Ванги, а я там в некоторых моментах консультировал.
Во-первых, речь. Вначале неправильно было… Баба Ванга, она говорила очень отрывисто, резко и вот так как бы кулаком… Многие такие вещи. С другой стороны, мне приятно было окунуться снова в ту атмосферу, и где-то помочь ребятам. К слову, я получил гонорар за это. 687 рублей, что ли. Расписался в ведомости.
Фельгенгауэр. Есть ли решение, над которым вы сомневаетесь, учитывая вашу нынешнюю работу?
Илюмжинов. Конечно. Две недели назад президент Российской шахматной федерации и вице-президент ФИДЕ Андрей Филатов предложил на конгрессе ФИДЕ, и многие делегаты потом поддержали, выдвинуться на пост президента ФИФА. Это нужно для развития, популяризации шахмат, для узнаваемости бренда ФИДЕ. Мы сейчас во многих акциях участвуем. Например, организовываем матч мира между детьми Северной и Южной Кореи на 37-й параллели.
Фельгенгауэр. ФИФА и ФИДЕ – это все-таки разные совсем организации…
Илюмжинов. Почему? Мы же одно дело делаем: спорт во имя мира. И то, что мы в шахматах сделали… ФИДЕ за последние 20 лет – единственная из международных спортивных федераций, где не было ни одного коррупционного скандала, самая чистая, наверное, организация.
Воробьева. И вы решили баллотироваться?
Илюмжинов. Вы у меня спросили. А я думаю, езжу по разным странам, начиная от США и заканчивая Северной Кореей. Советуюсь, спрашиваю, как можно, нельзя… просчитываю все плюсы и минусы. Я сейчас нахожусь в процессе принятия решения.